Сказки про зеркало

Был еще на руднике такой случай.

В одном забое пошла руда со шлифом. Отобьют кусок, а у него, глядишь, какой-нибудь уголышек гладехонек. Как зеркало блестит, глядись в него — кому любо.

Ну, рудобоям не до забавы. Всяк от стариков слыхал, что это примета вовсе худая.

— Пойдет такое — берегись! Это Хозяйка горы зеркало расколотила. Сердится. Без обвалу дело не пойдет.

Люди, понятно, и сторожатся, кто как может, а начальство в перву голову. Рудничный смотритель как услышал про эту штуку, сразу в ту сторону и ходить перестал, а своему подручному надзирателю наказывает:

— Распорядись подпереть проход двойным перекладом из лежаков да вели очистить до надежного потолка забой. Тогда сам погляжу.

Надзирателем на ту пору пришелся Ераско Поспешай. Егозливый такой старичонко. На глазах у начальства всегда рысью бегал. Чуть ему скажут, со всех ног кинется и без толку народ полошит, как на пожар.

— Поспешай, ребятушки, поспешай! Руднично дело тихого ходу не любит. Одна нога здесь, другая нога там.

За суматошливость-то его Поспешаем и прозвали. Только в этом деле и у Поспешая ноги заболели.

В глазах свету не стало, норовит чужими поглядеть. Подзывает бергала-плотника (бергал от немецкого «бергауэр» — горный рабочий, здесь в смысле «старший рабочий». — Ред.) да и говорит:

— Сбегай-ко, Иван, огляди хорошенько да смекни, сколько бревен подтаскивать, и начинайте благословясь. Руднично дело, сам знаешь, мешкоты не любит, а у меня, как на грех, в боку колотье поднялось и поясница отнялась. Еле живой стою. К погоде, видно. Так вы уж без меня постарайтесь! Чтоб завтра к вечеру готово было!

Бергалу податься некуда — пошел, а тоже не торопится. Сколь ведь в руднике ни тошно, а в могилу до своего часу все же никому неохота. Ераско даже пригрозил:

— Поспешай, братец, поспешай! Не оглядывайся! Ленивых-то, сам знаешь, у нас хорошо на пожарной бодрят. Видал, поди?

Он — этот Ераско Поспешай — лисьей повадки человечишко. Говорил сладенько, а на деле самый зловредный был. Никто больше его народу под плети не подводил. Боялись его.

На другой день к вечеру поставили переклады. Крепь надежная, что говорить, только ведь гора! Бревном не удержишь, коли она осадку дает. Жамкнет, так стояки-бревна, как лучинки, хрустнут, и лежакам не вытерпеть: в блин их сдавит. Бывалое дело.

Ераско Поспешай все же осмелел маленько. Хоть пристанывает и на колотье в боку жалуется, а у перекладов ходит и забой оглядел. Видит — дело тут прямо смертное, плетями в тот забой не всякого загонишь. Вот Ераско и перебирает про себя, кого бы на это дело нарядить.

Под рукой у Ераско много народу ходило, только смирнее Гани Зари не было. На диво безответный мужик выдался. То ли его смолоду заколотили, то ли такой уродился, — никогда поперек слова не молвит. А как у него семейная беда приключилась, он и вовсе слова потерял. У Гани, видишь, жена зимним делом на пруду рубахи полоскала да и соскользнула под лед. Вытащить ее вытащили и отводилась, да, видно, застудилась и к весне свечкой стаяла. Оставила Гане сына да дочку. Как говорится, красных деток на черное житье.

Сынишко не зажился на свете, вскорости за матерью в землю ушел, а девчоночка ничего, — востроглазенькая да здоровенькая, Таюткой звали. Годов четырех она от матери осталась, а в своей ровне уже на примете была, — на всякие игры первая выдумщица. Не раз и доставалось ей за это.

Поссорятся девчонки на игре, разревутся да и бегут к матерям жаловаться:

— Это все Тайка Заря придумала! Матери, известно, своих всегда пожалеют да приголубят, а Таютке грозят:

— Ах, она, вострошарая (востроглазая. — Ред.)! Поймаем вот ее, да вицей (хворостиной. — Ред.)! Еще отцу скажем! Узнает тогда, в котором месте заря с зарей сходится. Узнает!

Таютка, понятно, отца не боялась. Чуяла, поди-ко, что она ему, как порошинка в глазу, — только об ней и думал. Придет с рудника домой, одна ему услада — на забавницу свою полюбоваться да послушать, как она лепечет о том, о другом. А у Таютки повадки не было, чтобы на обиды свои жаловаться, о веселом больше помнила.

Ганя с покойной женой дружно жил, жениться второй раз ему неохота, а надо. Без женщины в доме с малым ребенком, конечно, трудно. Иной раз Ганя и надумает — беспременно женюсь, а как послушает Таютку, так и мысли врозь.

— Вот она у меня какая забавуха растет, а мачеха придет — все веселье погасит.

Так без жены и маялся. Хлеб стряпать соседям отдавал, и варево, какое случалось, в тех же печах ставили. Пойдет на работу, непременно соседским старухам накажет:

— Доглядите вы, сделайте милость, за моей-то. Те, понятно:

— Ладно, ладно. Не беспокойся!

Уйдет на рудник, а они и не подумают. У всякой ведь дела хоть отбавляй. За своими внучатами доглядеть не успевают, про чужую и подавно не вспомнят.

Хуже всего зимой приходилось. Избушка, видишь, худенькая, теплуху (печурку. — Ред.) подтапливать надо. Не малой же девчонке это дело доверить. Старухи вовремя не заглянут. Таютка и мерзнет до вечера, пока отец с рудника не придет да печь не натопит. Вот Ганя и придумал:

— Стану брать Таютку с собой. В шахте у нас тепло. И на глазах будет. Хоть сухой кусок, да вовремя съест.

Так и стал делать. А чтобы от начальства привязки не было, что, дескать, женскому полу в шахту спускаться нельзя, он стал обряжать Таютку парнишком. Наденет на нее братнюю одежонку да и ведет с собой. Рудобои, которые по суседству жили, знали, понятно, что у Гани не парнишко, а девчонка, да им-то что. Видят — по горькой нужде мужик с собой ребенка в рудник таскает, жалеют его и Таютку позабавить стараются. Известно, ребенок! Всякому охота, чтоб ему повеселее было. Берегут ее в шахте, потешают, кто как умеет. То на порожней тачке подвезут, то камешков узорчатых подкинут. Кто опять ухватит на руки, подымет выше головы да и наговаривает:

— Ну-ко, снизу погляжу, сколь Натал Гаврилыч руды себе в нос набил. Не пора ли каелкой выворачивать?

Подшучивали, значит. И прозвище ей дали — Натал Гаврилыч.

Как увидят, сейчас разговор:

— А, Натал Гаврилыч!

— Как житьишком, Натал Гаврилыч?

— Отцу пособлять пришел, Натал Гаврилыч? Дело, друг, дело. Давно пора, и то где же ему одному управиться.

Не каждый, конечно, раз таскал Ганя Таютку с собой, а все-таки частенько. Она и сама к тому привыкла, чуть не всех рудобоев, с которыми отцу приходилось близко стоять, знала.

Вот на этого-то Ганю Ераско и нацелился. С вечера говорит ему ласковенько:

— Ты, Ганя, утре ступай-ко к новым перекладам. Очисти там забой до надежного потолка!

Ганя и тут отговариваться не стал, а как пошел домой, заподумывал, что с Таюткой будет, коли гора его не пощадит.

Пришел домой, — у Таютки нос от реву припух, ручонки расцарапаны, под глазом синяк и платьишко все порвано. Кто-то, видно, пообидел. Про обиду свою Таютка все-таки сказывать не стала, а только сразу запросилась:

— Возьми меня, тятя, завтра на рудник с собой.

У Гани руки задрожали, а сам подумал:

«Верно, не лучше ли ее с собой взять. Какое ее житье, коли живым не выйду!»

Прибрал он свою девчушку, сходил к соседям за похлебкой, поужинали, и Таютка сейчас же свернулась на скамеечке, а сама наказывает:

— Тятя, смотри не забудь меня разбудить! С тобой пойду!

Уснула Таютка, а отцу, конечно, не до этого. До свету просидел, всю свою жизнь в голове перевел, в конце концов решил:

— Возьму! Коли погибнуть доведется, так вместе. Утром разбудил Таютку, обрядил ее по обычаю парнишком, поели маленько и пошли на рудник.

Только видит Таютка, что-то не так: знакомые дяденьки как незнакомые стали. На кого она поглядит, тот и глаза отведет, будто не видит. И Натал Гаврилычем никто ее не зовет. Как осердились все. Один рудобой заворчал на Ганю:

— Ты бы, Гаврило, этого не выдумывал — ребенка с собой таскать. Не ровен час — какой случай выйдет.

Потом парень-одиночка подошел. Сам сбычился, в землю глядит и говорит тихонько:

— Давай, дядя Гаврило, поменяемся. Ты с Таюткой на мое место ступай, а я на твое.

Тут другие зашумели:

— Чего там! По жеребьевке надо! Давай Поспешая! Пущай жеребьевку делает, коли такое дело!

Только Поспешая нет и нет. Рассылка от него прибежал: велел, дескать, спускаться, его не дожидаючись. Хворь приключилась, с постели подняться не может.

Хотели без Поспешая жеребьевку провести, да один старичок ввязался. Он — этот старичонко — на доброй славе ходил. Бывальцем считали и всегда по отчеству звали, только как он низенького росту был, так маленько с шуткой — Полукарпыч. Этот Полукарпыч мысли и повернул.

— Постойте-ко, — говорит, — постойте! Что зря горячиться! Может, Ганя умнее нашего придумал. Хозяйка горы наверняка его с дитей-то помилует. Податная на это, — будьте покойны! Гляди, еще девчонку к себе в гости сводит. Помяните мое слово.

Этим разговором Полукарпыч и погасил у людей стыд. Всяк подумал: «На что лучше, коли без меня обойдется», и стали поскорее расходиться по своим местам.

Таютка не поняла, конечно, о чем спор был, а про Хозяйку приметила. И то ей диво, что в шахте все по-другому стало. Раньше, случалось, всегда на людях была, кругом огоньки мелькали, и людей видно. Кто руду бьет, кто нагребает, кто на тачках возит. А на этот раз все куда-то разошлись, а они с отцом по пустому месту вдвоем шагают, да еще Полукарпыч увязался за ними же.

— Мне, — говорит, — в той же стороне работа, провожу до места.

Шли-шли. Таютке тоскливо стало, она и давай спрашивать отца:

— Тятя, мы куда пошли? К Хозяйке в гости?

Гаврило вздохнул и говорит:

— Как придется. Может, и попадем.

Таютка опять:

— Она далеко живет?

Гаврило, конечно, молчит, не знает, что сказать, а Полукарпыч и говорит:

— В горе-то у ней во всяком месте дверки есть, да только нам не видно.

— А она сердитая? — спрашивает опять Таютка, а Полукарпыч и давай тут насказывать про Хозяйку, ровно он ей родня либо свойственник. И такая, и сякая, немазаная-сухая. Платье зеленое, коса черная, в одной руке каелка махонькая, в другой цветок. И горит этот цветок, как хорошая охапка смолья, а дыму нет. Кто Хозяйке поглянется, тому она этот цветок и отдаст, а у самой сейчас же в руке другой появится.

Таютке это любопытно. Она и говорит:

— Вот бы мне такой цветочек!

Старичонко и на это согласен:

— А что ты думаешь? Может, и отдаст, коли пугаться да реветь не будешь. Очень даже просто.

Так и заговорил ребенка. Таютка только о том и думает, как бы поскорее Хозяйку поглядеть да цветочек получить. Говорит старику-то:

— Дедо, я ни за что, ну вот ни за что не испугаюсь и реветь не буду.

Вот пришли к новым перекладам. Верно, крепь надежная поставлена, и смолье тут наготовлено. Ганя со стариком занялись смолье разжигать. Дело, видишь, такое — осветиться хорошенько надо, одних блендочек мало, а огонь развести в таком месте тоже без оглядки нельзя.

Пока они тут место подходящее для огнища устроили да с разжогом возились, Таютка стоит да оглядывает кругом, нет ли тут дверки, чтоб к Хозяйке горы в гости пойти.

Глазенки, известно, молодые, вострые. Таютка и углядела ими — в одном месте, невысоко от земли, вроде ямки кругленькой, а в ямке что-то блестит. Таютка, не того слова, подобралась к тому месту да и поглядела в ямку, а ничего нет. Тогда она давай пальчишком щупать. Чует — гладко, а края отстают, как старая замазка. Таютка и давай то место расколупывать, дескать, пошире ямку сделаю. Живо отчистила место с банное окошечко да тут и заревела во всю голову:

— Тятя, дедо! Большой парень из горы царапается!

Гаврило со стариком подбежали, видят — как зеркало в породу вдавлено, шатром глядит и до того человека большим кажет, что и признать нельзя. Сперва-то они и сами испугались, потом поняли, и старик стал над Таюткой подсмеиваться:

— Наш Натал Гаврилыч себя не признал! Гляди-ко, — я нисколь не боюсь того вон старика, даром что он такой большой. Что хочешь заставлю его сделать. Потяну за нос — он себя потянет, дерну за бороду — он тоже. Гляди: я высунул язык, и он свой ротище раззявил и язык выкатил! Как бревно!

Таютка поглядела из-за дедушкина плеча. Точно — это он и есть, только сильно большой. Забавно ей показалось, как дедушка дразнится. Сама вперед высунулась и тоже давай всяки штуки строить.

Скоро ей охота стала на свои ноги посмотреть, пониже, значит, зеркало спустить. Она и начала с нижнего конца руду отколупывать. Отец с Полукарпычем глядят — руда под Таюткиными ручонками так книзу и поползла, мелкими камешками под ноги сыплется. Испугались: думали — обвал. Ганя подхватил Таютку на руки, отбежал подальше да и говорит:

— Посиди тут. Мы с дедушкой место очистим. Тогда тебя позовем. Без зову смотри не ходи — осержусь!

Таютке горько показалось, что не дали перед зеркалом позабавиться. Накуксилась маленько, губенки надула, а не заревела. Знала, поди-ко, что большим на работе мешать нельзя. Сидит, нахохлилась да от скуки перебирает камешки, какие под руку пришлись. Тут и попался ей один занятный. Величиной с ладошку. Исподка у него руда рудой, а повернешь — там вроде маленькой чашечки либо блюдца. Гладко-гладко выкатано и блестит, а на закрайках как листочки прилипли. А пуще того занятно, что из этой чашечки на Таютку тот же большой парень глядит. Таютка и занялась этой игрушкой.

А тем временем отец со стариком в забое старались. Сперва-то сторожились, а потом на-машок у них работа пошла. Подведут каелки от гладкого места, да и отворачивают породу, а она сыплется мелким куском. Верхушка только потруднее пришлась… Высоко, да боязно, как бы порода большими кусками не посыпалась. Старик велел Гане у забоя стоять, чтоб Таютка на ту пору не подошла, а сам взмостился на чурбаках и живой рукой верх очистил. И вышло у них в забое, как большая чаша внаклон поставлена, а кругом порода узором легла и до того крепкая, что каелка ее не берет.

Старик, для верности, и по самой чаше не раз каелкой стукал. Сперва по низу да с оглядкой, а потом начал базгать со всего плеча да еще приговаривает:

— Дай-ко хвачу по носу старика — пусть на меня не замахивается!

Хлестал-хлестал, чаша гудит, как литая медь, а от каелки даже малой чатинки (царапинки. — Ред.) не остается. Тут оба уверились — крепко. Побежал отец за Таюткой. Она пришла, поглядела и говорит:

— У меня такое есть! — и показывает свой камешок. Большие видят, — верно, на камешке чаша и весь ободок из точки в точку. Ну, все как есть — только маленькое. Старик тут и говорит:

-Это, Таютка, тебе Хозяйка горы, может, на забаву, а может, и на счастье дала.

— Нет, дедо, я сама нашла.

Гаврило тоже посомневался:

— Мало ли какой случай бывает.

На спор у них дело пошло. Стали в том месте, где Таютка сидела, все камешки перебирать. Даже сходства не обозначилось. Тогда старик и говорит:

— Вот видите, какой камешок! Другого такого в жизнь не найти! Береги его, Таютка, и никому не показывай, а то узнает начальство — отберут.

Таютка от таких слов голосом закричала:

— Не отдам! Никому не отдам! А сама поскорее камешок за пазуху и ручонкой прижала, — дескать, так-то надежнее.

К вечеру по руднику слух прошел:

— Обошлось у Гани по-хорошему. Вдвоем с Полукарпычем они гору руды набили да еще зеркало вырыли. Цельное, без единой чатинки, и ободок узорчатый.

Всякому, конечно, любопытно. Как к подъему объявили, народ и кинулся сперва поглядеть. Прибежали, видят — верно, над забоем зеркало наклонилось, и кругом из породы явственно рама обозначилась, как руками высечена. Зеркало не доской, а чашей: в середине поглубже, а по краям на нет сошло. Кто поближе подойдет, тот и шарахнется сперва, а потом засмеется. Зеркало-то, видишь, человека вовсе несообразно кажет. Нос с большой угор, волос на усах, как дрова разбросали. Даже глядеть страшно, и смешно тоже. Народу тут и набилось густо. Старики, понятно, оговаривают: не до смеху, дескать, тут дело вовсе сурьезное. А молодых разве угомонишь, коли на них смех напал. Шум подняли, друг над дружкой подшучивают. Таютку кто-то подтащил к самому зеркалу да и кричит:

— Это вот тот большой парень зеркало открыл! Другие отзываются:

— И впрямь так! Не будь Таютки, не смеяться бы тут. Таюткино зеркало и есть!

А Таютка помалкивает да ручонкой крепче свое маленькое зеркальце прижимает.

Ераско Поспешай, конечно, тоже услышал про этот случай — сразу выздоровел, спустился в шахту и пошел к Ганиному забою. Вперед шел, так еще про хворь помнил, а как оглядел место да увидел, что народ не боится, сразу рысью забегал и закричал своим обычаем:

— Поспешай, ребятушки, к подъему! Не до ночи вас ждать! Рудничное дело мешкоты не любит. Эка невидаль — гладкое место в забое пришлось!

А сам, по собачьему положению, другое смекает:

«Рудничному смотрителю не скажу, а побегу к приказчику. Обскажу ему, как моим распорядком в забое такую диковину открыли. Тогда мне, а не смотрителю награда будет».

Прибежал к приказчику, а смотритель уж там сидит да еще над Ераском насмехается:

— Вот что! Выздоровел, Ерастушко! А я думал, тебе и не поглядеть, какую штуку без тебя на руднике откопали.

Ераско завертелся: дескать, за этим и бежал, чтоб тебе сказать.

А смотритель, знай, подзуживает:

— Худые, гляжу, у тебя ноги стали. За всяким делом самому глядеть доводится.

Ераску с горя не лук же тереть. Он думал-думал и придумал:

«Напишу-ко я грамоту заграничной барыне. Тогда еще поглядим, куда дело повернется».

Ну, и написал. Так, мол, и так, стараньем надзирателя такого-то открыли в руднике диковинное зеркало. Не иначе самой Хозяйки горы. Не желаете ли поглядеть?

Ераско это с хитростью подвел. Он так понял. Приказчик непременно барину о таком случае доведет, только это ни к чему будет. Барин на ту пору из таких случился, что ни до чего ему дела не было, одно требовал — давай денег больше! А жена у этого барина из заграничных земель была.

У бар, известно, заведено было по всяким заграницам таскаться. Сысертский барин это же придумал:

«Чем, дескать, я хуже других заводчиков. Поеду — людей посмотрю, себя покажу».

Ну, поездил у теплых морей, поразбросал рублей, и домой его потянуло.

Только дорога-то шла через немецки земли, а там, видишь, на это дело, чтоб к чужим деньгам подобраться, нашлись больно смекалистые.

Видят — барин ума малого, а деньгами ворочает большими, они и давай его обхаживать. Вызнали, что он холостой, и пристроились на живца ловить. Подставили, значит, ему немку посытее да повиднее, — из таких все ж таки, коих свои немецкие женихи браковали, и вперебой стали ту немку нахваливать:

— Вот невеста так невеста! По всем землям объезди, такой не сыщешь. Домой привезешь, у соседей в глазах зарябит.

Барин всю эту подлость за правду принял, взял да и женился на той немке. И то ему лестно показалось, что невеста перед свадьбой только о том и говорила, как будет ей хорошо на новом месте жить. Ну, а как обзаконились да подписал барин бумажки, какие ему подсунули, так и поворот этому разговору. Молодая жена сразу объявила:

— Неохота мне что-то, мил любезный друг, на край света забираться. Тут привычнее, да и тебе для здоровья полезно.

Барин, понятно, закипятился:

— Как так? Почему до свадьбы другое говорила? Где твоя совесть?

А немка, знай, посмеивается.

— По нашим, — говорит, обычаям невесте совести не полагается. С совестью-то век в девках просидишь, а это невесело.

Барин горячится, корит жену всякими словами, а ей хоть бы что. Свое твердит:

— Надо было перед свадьбой уговор подписать, а теперь и разговаривать не к чему. Коли тебе надобно, поезжай в свои места один. Сколь хочешь там живи, хоть и вовсе сюда не ворочайся, скучать не стану. Мне бы только деньги посылал вовремя. А не будешь посылать — судом взыщу, потому — законом обязан ты жену содержать, да и подпись твоя на это у меня имеется.

Что делать? Одному домой ехать барин поопасался: на смех, дескать, поднимут, — он и остался в немецкой земле. Долгонько там жил, всю заводскую выручку немцам просаживал. Потом, видно, начетисто показалось али другая какая причина вышла, привез-таки свою жену в Сысерть и говорит:

— Сиди тут.

Ну, ей тоскливо, она и вытворяла, что только удумает. На Азов-горе вон теперь дом с вышкой стоит, а до него там, сказывают, и не разберешь, что было нагорожено: не то монастырь, не то мельница. И называлась эта строянка Раззор. Этот Раззор при той заграничной барыне и поставлен был. Приедут будто туда с целой оравой да и гарцуют недели две. Народу от этой барской гулянки не сладко приходилось. То овечек да телят затравят, то кострами палы по лесу пустят. Им забава, а народу маета. За счастье считали, коли в какое лето барыня в наши края не приедет.

Ераску, понятно, до этого дела нет, ему бы свою выгоду не упустить, он и послал грамотку с нарочным. И не ошибся, подлая душа. На другой же день на семи ли, восьми тройках приехала барыня со своей оравой и первым делом потребовала к себе Ераска.

— Показывай, какое зеркало нашел!

Приказчик, смотритель и другое начальство прибежали. Узнали дело, отговаривают: никак невозможно женщине в шахту. Только сговорить не могут. Заладила свое:

— Пойду и пойду.

Тут еще баринок из заграничных бодрится. При ней был. За брата или там за какую родню выдавала и завсегда с собой возила. Этот с грехом пополам балакает:

— Мы, дескать, с ней в заграничной шахте бывали, а это что!

Делать нечего, стали их спускать. Начальство все в беспокойстве, один Ераско радуется, рысит перед барыней, в две блёндочки ей светит. Довел-таки до места. Оглядела барыня зеркало. Тоже посмеялась с заграничным баринком, какими оно людей показывает, потом барыня и говорит Ераску:

— Ты мне это зеркало целиком вырежь да в Раззор доставь!

Ераско давай ей втолковывать, что сделать это никак нельзя, а барыня свое:

— Хочу, чтоб это зеркало у меня стояло, потому как я хозяйка этой горы!

Только проговорила, вдруг из зеркала рудой плюнуло. Барыня завизжала и без памяти повалилась.

Суматоха поднялась. Начальство подхватило барыню да поскорее к выходу. Один Ераско в забое остался. Его, видишь, тем плевком с ног сбило и до половины мелкой рудой засыпало. Вытащить его вытащили, да только ноги ему по-настоящему отшибло, больше не поспешал и народ зря не полошил.

Заграничная барыня жива осталась, только с той поры все дураков рожала. И не то что недоумков каких, а полных дураков, кои ложку в ухо несут, и никак их ничему не научишь.

Заграничному баринку, который хвалился: мы да мы, самый наконешничок носу сшибло. Как ножом срезало, ноздри на волю глядеть стали — не задавайся, не мыкай до времени!

А зеркала в горе не стало: все осыпалось. Зато у Таютки зеркальце сохранилось. Большого счастья оно не принесло, а все-таки свою жизнь она не хуже других прожила. Зеркальце-то, сказывают, своей внучке передала. И сейчас будто оно хранится, только неизвестно — у кого.

Теги: бытовые про людей

Волшебное зеркало

У этого термина существуют и другие значения, см. Волшебное зеркало (значения). Люси Мэдокс Браун «Волшебное зеркало» (ок. 1880)

Волше́бное зе́ркало — зеркало, в котором, согласно древнему восточному и весьма распространённому сказанию, можно видеть, что делается во всём мире, — как прошедшее так и будущее.

Такое свойство приписывалось зеркалу японской богини солнца Аматэрасу, волшебному кубку персидского солнечного героя Джамшида и зеркалу Диониса.

Из средневековых чернокнижников Агриппа фон-Неттесгейм (1486—1535) утверждал, что может сделать подобное зеркало из семи металлов.

В новейшее время под именем китайских и японских волшебных зеркал стали известны металлические зеркала, с помощью которых можно получать на стене отражения фигур, рельефным образом отчеканенных на задней стороне зеркала. Всё дело заключается в незаметных неровностях, которые образуются на полированной поверхности зеркала и прямо не видны. На различно утолщённых местах, благодаря рельефу фигур, поверхность гладкой стороны зеркала от неодинаковых частичных натяжений по-разному изменяется, но настолько мало, что только при известном освещении отражение света делает их видимыми.

> См. также

• «Волшебное зеркало» — сказка Власа Дорошевича.
• «Белоснежка»
• Докё (зеркало)
• Мифология

> Примечания

1. 1 2 3 4 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Сказка про зеркало

В одной далекой прекрасной стране, у самого синего моря, жила была принцесса. Её замок был на высокой неприступной скале. Закаты и рассветы окрашивали стены в розовый цвет, а лазурные волны плескались у самых скал. И была принцесса прекрасна. Все вокруг любовались её красотой и она тоже. В руках у неё всегда было зеркало, и девушка постоянно в него смотрела.
Однажды принцесса увидела на своем зеркале черное пятнышко. Девушка велела заменить зеркало. Ей принесли другое, но на нем тоже оказалось такое же пятно. Принесли третье — тоже самое пятно. Мастера зеркал сбились с ног, изготавливая для принцессы все новые и новые зеркала. Если смотрел обычный человек, то зеркало было нормальным. А стоило посмотреть девушке, то на нем тут же появлялось темное пятно. Никто не мог понять, почему это происходило.
К принцессе приехали мудрецы со всех стран. Каждый пытался помочь, но ничего не получалось. Пятно на зеркале росло с каждым днем.
Девушка смотрела на себя в зеркало. Растущее пятно её пугало, и она заболела. Придворные велели убрать все зеркала из дворца, так и сделали.
Но одно маленькое зеркало принцесса спрятала у себя под подушкой и смотрела в него каждый вечер. Наконец наступил вечер, когда пятно закрыло все зеркало. Взглянув в него, девушка не увидела ничего, только черную пустоту. Она заплакала и приказала вывесить траурные флаги во дворце.
Люди внизу увидели флаги и стали спрашивать, что случилось во дворце. Им все рассказали. Услышала это известие одна очень мудрая женщина и решила помочь принцессе.
Тяжело ей было подняться высоко в горы к замку. Была женщина не молода. Долгим был её путь, но она очень хотела помочь девушке. Наконец она пришла во дворец.
Ее привели к принцессе. Девушка была прекрасной и очень грустной. Стала женщина расспрашивать принцессу, как она живет, что делает. И тут выяснилось, что девушка никогда ничего не делала, а только любовалась собой и смотрела в зеркало.
Покачала головой мудрая женщина и объяснила принцессе, что зеркало тут ни при чем, виновата сама девушка. Зеркало отражает человека, его поступки, мысли, дела. А раз девушка никогда ничего не делала, ни о чем не задумывалась, то и отражать зеркалу стало нечего. Вот и стало оно пустым, как жизнь самой принцессы.
Призадумалась девушка над словами женщины, и с того дня стала другой. Стала в дела людские вникать, в их заботы. Научилась готовить еду и шить одежду. По вечерам она доставала маленькое зеркало и смотрела в него. Но не для того, чтобы себя увидеть, а чтобы посмотреть, как уменьшается темное пятно. Наступил день, когда оно совсем исчезло.
С тех пор жила принцесса долго и счастливо, а в зеркало лишь иногда заглядывала, чтобы прическу поправить или платье. А на вашем зеркале нет темных пятен?

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был купец-вдовец; у него были сын, да дочь, да родной брат… В одно время собирается этот купец в чужие земли ехать, разные товары закупать, берёт с собой сына, а дома оставляет дочку; призывает он своего брата и говорит ему:

— Препоручаю тебе, любезный братец, весь мой дом и хозяйство и усердно прошу: присматривай построже за моей дочкою, учи её грамоте, а баловать не позволяй!

После того простился купец с братом и с дочерью и отправился в путь. А купеческая дочь была уж на возрасте и такой красоты неописанной, что хоть целый свет изойди, а другой подобной не сыщешь! Пришла дяде нечистая дума в голову, не даёт ему ни днём, ни ночью покоя, стал он приставать к красной девице.

— Или, — говорит, — грех со мной сотвори, или тебе на свете не жить; и сам пропаду и тебя убью!..

‎Пошла как-то девица в баню, дядя за нею — только в дверь, она хвать полный таз кипятку и окатила его с головы до ног. Три недели провалялся он, еле выздоровел; страшная ненависть грызёт ему сердце, и начал он думать: как бы отсмеять эту насмешку? Думал-думал, взял да и написал к своему брату письмо: твоя-де дочь худыми делами занимается, по чужим дворам таскается, дома не ночует и меня не слушает. Получил купец это письмо, прочитал и сильно разгневался; говорит сыну:

— Вот твоя сестра весь дом опозорила! Не хочу ж её миловать: поезжай сию минуту назад, изруби негодницу на мелкие части и на этом ноже привези её сердце. Пусть добрые люди не смеются с нашего рода-племени!

‎Сын взял острый нож и поехал домой; приехал в свой родной город потихоньку, никому не сказываясь, и начал по сторонам разведывать: как живёт такая-то купеческая дочь? Все в один голос хвалят её — не нахвалятся: и тиха-то, и скромна, и бога знает, и добрых людей слушается. Разузнавши всё, пошёл он к своей сестрице; та обрадовалась, кинулась к нему навстречу, обнимает, целует:

— Милый братец! Как тебя господь принёс? Что наш родимый батюшка?

— Ах, милая сестрица, не спеши радоваться. Не к добру мой приезд: меня прислал батюшка, приказал твоё белое тело изрубить на мелкие части, сердце твоё вынуть да на этом ноже к нему доставить.

‎Сестра заплакала.

— Боже мой, — говорит, — за что такая немилость?

— А вот за что! — отвечал брат и рассказал ей о дядином письме.

— Ах, братец, я ни в чём не виновна!

Купеческий сын выслушал, как и что случилося, и говорит:

— Не плачь, сестрица! Я сам знаю, что ты не виновна, и хоть батюшка не велел принимать никаких оправданий, а все-таки казнить тебя не хочу. Лучше соберись ты и ступай из отцовского дома куды глаза глядят; бог тебя не оставит!

Купеческая дочь не стала долго думать, собралась в дорогу, простилась с братцем и пошла, куда — и сама не ведает. А её брат убил дворовую собаку, вынул сердце, нацепил на острый нож и повёз к отцу. Отдаёт ему собачье сердце:

— Так и так, — говорит, — по твоему родительскому приказанию казнил сестрицу.

— А ну её! Собаке собачья и смерть! — отвечал отец.

‎Долго ли, коротко ли блуждала красная девица по белому свету, наконец зашла в частый, дремучий лес: из-за высоких деревьев чуть-чуть небо видно. Стала она ходить по этому лесу и случайно вышла на широкую поляну; на этой поляне — белокаменный дворец, кругом дворца железная решётка. «Дай-ка, — думает девица, — зайду я в этот дворец, не все же злые люди, авось худа не будет!» Входит она в палаты — в палатах нет ни души человеческой; хотела было назад поворотить — вдруг прискакали на двор два сильномогучие богатыря, вошли во дворец, увидали девицу и говорят:

— Здравствуй, красавица!

— Здравствуйте, честны́е витязи!

— Вот, брат, — сказал один богатырь другому, — мы с тобой тужили, что у нас хозяйничать некому; а бог нам сестрицу послал.

Оставили богатыри купеческую дочь у себя жить, назвали родною сестрицею, отдали ей ключи и сделали надо всем домом хозяйкою; потом вынули острые сабли, уперли друг дружке в грудь и положили такой уговор: «Если кто из нас посмеет на сестру посягнуть, то не щадя изрубить его этою самою саблею».

‎Вот живёт красная девица у двух богатырей; а отец её закупил заморских товаров, воротился домой и немного погодя женился на другой жене. Была эта купчиха красоты неописанной и имела у себя волшебное зеркальце; загляни в зеркальце — тотчас узнаешь, где что делается. Раз как-то собрались богатыри на охоту и наказывают своей сестрице:

— Смотри же, до нашего приезду никого к себе не пущай!

Попрощались с нею и уехали. В это самое время заглянула купчиха в зеркальце, любуется своей красотой и говорит:

— Нет меня в свете прекраснее!

А зеркальце в ответ:

— Ты хороша — спору нет! А есть у тебя падчерица, живёт у двух богатырей в дремучем лесу, — та ещё прекраснее!

‎Не полюбились эти речи мачехе, тотчас позвала к себе злую старушонку.

— На, — говорит, — тебе колечко; ступай в дремучий лес, в том лесу есть белокаменный дворец, во дворце живёт моя падчерица; поклонись ей и отдай это колечко — скажи: братец на память прислал!

Старуха взяла кольцо и отправилась, куда ей сказано; приходит к белокаменному дворцу, увидала её красная девица, выбежала навстречу — захотелось, значит, вестей попытать с родной стороны.

— Здравствуй, бабушка! Как тебя господь занёс? Все ли живы-здоровы?

— Живут, хлеб жуют! Вот братец просил меня про твоё здоровье проведать да прислал в подарок колечко; на, красуйся!

Девица так рада, так рада, что и рассказать нельзя; привела старуху в комнаты, угостила всякими закусками да напитками и наказала своему брату родному низко кланяться. Через час времени старуха поплелась назад, а девица стала любоваться колечком и вздумала надеть его на пальчик; надела — и в ту ж минуту упала мёртвая.

‎Приезжают два богатыря, входят в палаты — сестрица не встречает: что такое? Заглянули к ней в спальню; а она лежит мёртвая, словечка не молвит. Взгоревались богатыри: что всего краше было, то нежданно-негаданно смерть взяла! «Надо, — говорят, — убрать её в новые наряды да в гроб положить». Стали убирать, и заприметил один на руке у красной девицы колечко: «Неужели так её и похоронить с этим колечком? Дай лучше сниму, на память оставлю». Только снял колечко — и красная девица тотчас открыла очи, вздохнула и ожила.

— Что с тобой случилось, сестрица? Не заходил ли кто к тебе? — спрашивают богатыри.

— Заходила с родной стороны знакомая старушка и колечко принесла.

— Ах, какая же ты непослушная! Ведь мы недаром тебе наказывали, чтоб никого без нас в дом не пускала. Смотри, в другой раз того не сделай!

‎Спустя несколько времени заглянула купчиха в своё зеркальце и узнала, что её падчерица по-прежнему жива и прекрасна; позвала старуху, дает ей ленточку и говорит:

— Ступай к белокаменному дворцу, где живёт моя падчерица, и отдай ей этот гостинец; скажи: братец прислал!

Опять пришла старуха к красной девице, наговорила ей с три короба разных разностей и отдала ленточку. Девица обрадовалась, повязала ленточку на шею — и в ту же минуту упала на постель мёртвою. Приезжают богатыри с охоты, смотрят — сестрица лежит мёртвая, стали убирать её в новые наряды и только сняли ленточку — как она тут же открыла очи, вздохнула и ожила.

— Что с тобой, сестрица? Али опять старуха была?

— Да, — говорит, — приходила старушка с родной стороны, мне ленточку принесла.

— Ах, какая ты! Ведь мы ж тебя просили: никого без нас не примай!

— Простите, милые братцы! Не вытерпела, хотелось из дому вестей послушать.

‎Прошло ещё несколько дней — заглянула купчиха в зеркальце: опять жива её падчерица. Позвала старуху.

— На, — говорит, — волосок! Ступай к падчерице, непременно умори её!

Улучила старуха время, когда богатыри на охоту поехали, пришла к белокаменному дворцу; увидала её в окошечко красная девица, не вытерпела, выскочила к ней навстречу:

— Здравствуй, бабушка! Как тебя бог милует?

— Покуда жива, голубушка! Вот таскалась по миру и сюда забрела тебя проведать.

Привела её красная девица в комнату, угостила всякими закусками и напитками, расспросила про родных и наказала кланяться брату.

— Хорошо, — говорит старуха, — буду кланяться. А ведь тебе, голубушка, чай и в голове поискать некому? Дай-ка я поищу.

— Поищи, бабушка!

Стала она искать в голове красной девицы и вплела в её косу волшебный волосок; как скоро вплела этот волосок, девица в ту же минуту сделалась мёртвою. Старуха зло усмехнулась и ушла поскорей, чтобы никто не застал её, не увидел.

‎Приезжают богатыри, входят в комнаты — сестра лежит мёртвая; долго они вглядывались-присматривались, нет ли на ней чего лишнего? Нет, ничего не видать! Вот сделали они хрустальный гроб — такой чудный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать; нарядили купеческую дочь в блестящее платье, словно невесту к венцу, и положили в хрустальный гроб; тот гроб поставили посерёд большой палаты, а над ним устроили балдахин красного бархату с бриллиантовыми кистями с золотыми бахромами, и повесили на двенадцати хрустальных столбах двенадцать лампад. После того залились богатыри горючими слезами; обуяла их великая тоска. «На что, — говорят, — нам на белом свете жить? Пойдём, решим себя!» Обнялись, попрощались друг с дружкою, вышли на высокий балкон, взялись за руки и бросились вниз; ударились об острые камни и кончили свою жизнь.

‎Много-много годов прошло. Случилось одному царевичу на охоте быть; заехал он в дремучий лес, распустил своих собак в разные стороны, отделился от охотников и поехал один по заглохшей тропинке. Ехал-ехал, и вот перед ним поляна, на поляне белокаменный дворец. Царевич слез с коня, взошёл по лестнице, стал покои осматривать; везде уборы богатые, роскошные, а хозяйской руки ни на чём не видно: всё давным-давно покинуто, всё запущено! В одной палате стоит хрустальный гроб, а в гробу лежит мёртвая девица красоты неописанной: на щеках румянец, на устах улыбка, точь-в-точь живая спит.

‎Подошёл царевич, взглянул на девицу, да так и остался на месте, словно невидимая сила его держит. Стоит он с утра до позднего вечера, глаз отвести не может, на сердце тревога: приковала его краса девичья — чудная, невиданная, какой во всем свете другой не сыскать! А охотники давно его ищут; уж они по́ лесу рыскали, и в трубы трубили, и голоса подавали — царевич стоит у хрустального гроба, ничего не слышит. Солнце село, сгустился мрак, и тут только он опомнился — поцеловал мёртвую девицу и поехал назад.

— Ах, ваше высочество, где вы были? — спрашивают охотники.

— Гнался за зверем, да немного заплутал.

На другой день чуть свет — царевич уж на охоту собирается; поскакал в лес, отделился от охотников и тою же тропинкою приехал к белокаменному дворцу. Опять целый день простоял у хрустального гроба, глаз не сводя с мёртвой красавицы; только позднею ночью домой воротился. На третий день, на четвёртый всё то же, и так целая неделя прошла. «Что это с нашим царевичем подеялось? — говорят охотники. — Станемте, братцы, за ним следить, замечать, чтобы худа какого не случилося».

‎Вот поехал царевич на охоту, распустил собак по́ лесу, отделился от свиты и направил путь к белокаменному дворцу; охотники тотчас же за ним, приезжают на поляну, входят во дворец — там в палате хрустальный гроб, в гробу мёртвая девица лежит, перед девицей царевич стоит.

— Ну, ваше высочество, недаром вы целую неделю по́ лесу плутали! Теперь и нам не уйтить отсюда до вечера.

Обступили кругом хрустальный гроб, смотрят на девицу, красотой её любуются, и простояли на одном месте с утра до позднего вечера. Когда потемнело совсем, обратился царевич к охотникам:

— Сослужите мне, братцы, великую службу: возьмите гроб с мёртвой девицей привезите и поставьте в моей спальне; да тихомолком, тайно сделайте, чтоб никто про то не узнал, не проведал. Награжу вас всячески, пожалую золотой казною, как никто вас не жаловал.

— Твоя воля жаловать; а мы, царевич, и так служить тебе рады! — сказали охотники, подняли хрустальный гроб, вынесли на двор, устроили на лошадях и повезли в царский дворец; привезли и поставили у царевича в спальне.

‎С того самого дня перестал царевич и думать об охоте; сидит себе дома, никуда из своей комнаты не выходит — всё на девицу любуется. «Что такое с нашим сыном приключилося? — думает царица. — Вот уж сколько времени, а он всё дома сидит, из своей комнаты не выходит и к себе никого не пущает. Грусть-тоска, что ли, напала, али хворь какая прикинулась? Дай пойду посмотрю на него». Входит царица к нему в спальню и видит хрустальный гроб. Как и что? Расспросила-разведала и тотчас же приказ отдала похоронить ту девицу, как следует по обычаю, в мать сырой земле.

‎Заплакал царевич, пошёл в сад, нарвал чудесных цветов, принёс и стал расчёсывать мёртвой красавице русую косу да цветами голову убирать. Вдруг выпал из её косы волшебный волосок — красавица раскрыла очи, вздохнула, приподнялась из хрустального гроба и говорит:

— Ах, как я долго спала!

Царевич несказанно обрадовался, взял её за руку, повёл к отцу, к матери.

— Мне, — говорит, — бог её дал! Не могу жить без неё ни единой минуты. Позволь, родимый батюшка, и ты, родная матушка, допусти жениться.

— Женись, сынок! Против бога не пойдём, да и такой красоты во всём свете поискать!

У царей ни за чем остановок не бывает: в тот же день честным пирком да и за свадебку.

‎Женился царевич на купеческой дочери, живёт с нею — не нарадуется. Прошло сколько-то времени — вздумалось ей поехать в свою сторону, отца с братцем навестить; царевич не прочь, стал у отца проситься.

— Хорошо, — говорит царь, — поезжайте, дети мои любезные! Ты, царевич, отправляйся сухим путём в объезд, осмотри этим случаем все наши земли и порядки узнай, а жена твоя пусть на корабле плывёт прямым путём.

Вот изготовили корабль к походу, нарядили матросов, назначили начального генерала; царевна села на корабль и вышла в открытое море, а царевич поехал сухим путём.

‎Начальный генерал, видючи прекрасную царевну, позавидовал её красоте и начал к ней подольщаться; чего бояться, думает, — ведь она теперь в моих руках, что хочу — то и делаю!

— Полюби меня, — говорит он царевне, — коли не полюбишь — в море выброшу!

Царевна отвернулась, не даёт ему ответу, только слезами заливается. Подслушал генеральские речи один матросик, пришёл к царевне вечером и стал говорить:

— Не плачь, царевна! Одевайся ты в моё платье, а я твоё надену; ты ступай на палубу, а я в каюте остануся. Пусть генерал меня в море выбросит — я того не боюсь; авось справлюся, доплыву до пристани: благо теперь земля близко!

Поменялись они платьем; царевна пошла на палубу, а матрос лёг на её постель. Ночью явился в каюту начальный генерал, схватил матроса и выкинул в море. Матрос пустился вплавь и к утру добрался до берега. Корабль пришёл к пристани, стали матросы сходить на землю; сошла и царевна, бросилась на рынок, купила себе поварскую одёжу, нарядилась поварёнком и нанялась к своему родному отцу на кухне прислуживать.

‎Немного спустя приезжает к купцу царевич.

— Здравствуй, — говорит, — батюшка! Принимай-ка зятя, ведь я на твоей дочке женат. Да где ж она? Аль ещё не бывала?

А тут начальный генерал с докладом является:

— Так и так, ваше высочество! Несчастье случилося: стояла царевна на палубе, поднялась буря, началась качка, голова у ней закружилась — и мигнуть не успели, как царевна свалилась в море и потонула!

Царевич потужил-поплакал, да ведь со дна моря не воротишь; видно, такова судьба ей назначена! Погостил царевич у своего тестя несколько времени и велел своей свите к отъезду готовиться; купец на прощанье задал большой пир; собрались к нему и купцы, и бояре, и все сродники: были тут и родной брат его, и злая старуха, и начальный генерал.

‎Пили, ели, прохлаждалися; один из гостей и говорит:

— Послушайте, господа честны́е! Что всё пить да пить — с того добру не быть; давайте-ка лучше сказывать сказки.

— Ладно, ладно! — закричали со всех сторон. — Кто же начнёт?

Тот не умеет, другой не горазд, а третьему вино память отшибло. Как быть? Отозвался тут купеческий приказчик:

— Есть у нас на кухне новый поварёнок, много по чужим землям странствовал, много всяких див видывал и такой мастер сказки сказывать — что на́ поди!

Купец позвал того поварёнка.

— Потешь, — говорит, — моих гостей!

Отвечает ему поварёнок-царевна:

— Что рассказать-то вам: сказку аль бывальщину?

— Сказывай бывальщину!

— Пожалуй, можно и бывальщину, только с таким уговором: кто меня перебьёт, того чумичкой в лоб.

‎Все на это согласились. И царевна начала рассказывать всё, что с нею самой случилося.

— Так и этак, — говорит, — была у купца дочь; поехал купец за́ море и поручил своему родному брату смотреть за девицей; дядя позарился на её красоту и не даёт ей ни минуты спокою…

А дядя слышит, что речь про него идет, и говорит:

— Это, господа, неправда!

— А, по-твоему неправда? Вот же тебе чумичка в лоб!

После того дошло дело до мачехи, как она волшебное зеркальце допрашивала, и до злой старухи, как она к богатырям в белокаменный дворец приходила, — и старуха и мачеха в один голос закричали:

— Вот вздор какой! Этого быть не может.

Царевна ударила их по лбу чумичкою и стала рассказывать, как она лежала в хрустальном гробе, как нашёл её царевич, оживил и женился на ней и как она поехала отца навестить.

‎Генерал смекнул, что дело-то не ладно, и просится у царевича:

— Позвольте мне домой уйти; что-то голова разболелась!

— Ничего, посиди немножко!

Стала царевна про генерала рассказывать; ну, и он не вытерпел.

— Всё это, — говорит, — неправда!

Царевна его чумичкою в лоб да сбросила с себя поварское платье и открылась царевичу:

— Я-де не поварёнок, я — твоя законная жена!

Царевич обрадовался, купец — тоже; бросились они обнимать, целовать её; а потом принялись суд судить; злую старуху вместе с дядею на воротах расстреляли, мачеху-волшебницу к жеребцу за хвост привязали, жеребец полетел в чистое поле и разнес её кости по кустам, по яругам; генерала царевич сослал на каторгу, а на его место пожаловал матроса, что царевну от беды спас. С того времени жили царевич, его жена и купец вместе — долго и счастливо.

— Чюмич, чюмичка — металлическая или деревянная поварская ложка с длинной ручкой.
— Яруги — овраги, лощины, буераки (Ред.).

Сказка «Зеркальце» для спектакля со старшими дошкольниками

Елена Цымбал
Сказка «Зеркальце» для спектакля со старшими дошкольниками

Сказка «Зеркальце»

Действующие лица:

Сказочник, Девочка, заяц Прошка, Ворона, Крот, Ежик, Гусь, Белочка1, Белочка2, Медвежонок

Пошла девочка в лес погулять. Модно одетая (синее платье, синие гольфы, красные босоножки, в руках у неё красная сумочка, а в ней: зеркальце, губная помада и конфета. А заяц Прошка спал. Шла девочка по тропинке и пела:

«Кто похвалит меня лучше всех,

тот получит сладкую конфету!»

Прошка: Что? Побежал на звук

Ворона- интересно, куда это Прошка побежал? Полетела посмотреть.

Девочка идет по лесу и поет:

«Что за скучный лес, ну просто смех.

Ничего хорошего в нём нету.

Кто похвалит меня лучше всех,

тот получит сладкую конфету!»

Ворона: Здра-а-вствуй, красавица! А кто же это такой маленький! У ты моя золотая! Ну, где тут у тебя конфета?

Девочка –Вот здесь. Достала из сумочки помаду, накрасила губы — Разве я маленькая? И, обидевшись, пошла дальше.

Ворона: Как тебе известно мы вороны живем 300 лет.

Девочка: Нет не известно, ворон мы еще не проходили. Чудесная погода не правда ли?

Прошка — Кыш. Кыш, кыш. Это моя девочка, это моя конфета!

Ворона –Интересно! Белкам: выгодное дело! Что получим –пополам. Всем шепчет на ухо (медведю, ежу, гусю, кроту)

Крот: Но как я ее увижу, я же слепой.

Ворона: Ничего, ты ее услышишь. Стой здесь!

Девочка поет

«Что за скучный лес, ну просто смех

Ничего хорошего в нём нету.

Кто похвалит меня лучше всех,

тот получит сладкую конфету!»

Прошка: Ты самая это –добрая, самая толстая!

(Девочка фыркнула)

Прошка: Ой нет, нет не то…

Белки: Какое замечательное платье!

Медведь: Какая красоточка!

Гусь: Какие у нее босоножки, какие у нее банты!

Крот Прошке: Послушай дитя, ты прекрасна как свет утренней зари, у тебя самые большие в мире глаза. Ты очень красивая девочка!

Прошка: Кто!

Крот: Прошу прощенья, уходит.

А Прошка его останавливает: Стой, стой, что ты сказал про глаза?

Крот: Я сказал, что они самые большие в мире.

Прошка: Все правильно, ты гений. Если девочка даст мне конфету – тебе половина!

Ворона: Фи, какая воображала!

Прошка: Я придумал, давай конфету. У тебя самые большие в мире эти –глаза!

Девочка: А еще что?

Прошка: У тебя самые большие в мире эти ресницы!

Девочка: Это очень хорошо. А еще что? Девочка открывает сумочку

Белка1: Ой какая кривляка! Девочка достает конфету

Белка2: Ах, сейчас она отдаст ему конфету!

Девочка: А еще что?

Прошка: У тебя, у тебя…

Ворона: Уши!

Прошка: У тебя самые большие уши! Не не не, не уши. Девочка кладет конфету в сумочку

Ворона: Нос, нос!

Прошка: У тебя самый большой в мире – нос Девочка захлопнула сумочку

Ворона смеется: ха-ха-ха

Заяц Прошка идет вслед за девочкой: Я никогда в жизни не ел конфет, очень хочется.

Навстречу ежик.

Девочка ежу: Кто похвалит меня лучше всех, тот получит большую конфету! Потрогала ежа и укололась.

Девочка: Ой, противный ой, мама! Плачет

Еж: ах ты капризная девчонка, давай сюда руку. Вот так. А ты ведь и в самом деле красивая!

Прошка: Да, да теперь ты в самом деле почему- то красивая.

Девочка: Это потому что я плачу, да?

Еж: Нет, это потому что ты не кривляешься!

Все: Какая хорошая, симпатичная девочка!

Ворона: Эх, предатели!

Заяц: Я так люблю конфеты, так люблю, только я их ни-когда в жизни не ел.

Еж: а в самом деле, отдай Прошке конфету, а нам зеркальце.

Заяц Прошка на пеньке делит конфету: Вот до сих пор мне, а это кроту, а?

Ворона отвлекает Прошку и отнимает конфету.

Еж: Прошка, Прошка! Иди посмотреть в зеркальце!

Девочка: Прошка, неужели не вкусно? Тебе не понравилась конфетка?

Прошка: Еще как понравилась. Это очень полезно как его для организма! Смотрится в зеркальце: а кто это там такое?

Еж: Это ты!

Прошка: По- моему я здорово похож на этого на бегемота. Смеются.

Ворона: Кто похвалит меня лучше всех

Тот получит большую сладкую конфету

Неужели вы меня совсем не похвалите? Ну хоть немного!

Вот ты мальчик, или ты девочка! Ведь вы любите конфеты, я знаю!

А кроме того, сладкое так полезно для организма, а?