Содержание
Сказка для детей 3 лет
«Сказка про сестричек-синичек и лень»
В одном лесу на самом высоком зеленом дереве было гнездышко. В нем жила семья синичек — певчих птичек. Были у них два маленьких птенца — сестрички синички. Взглянешь на них — как две капли воды одинаковые. Никто не мог одним лишь взглядом определить, кто из них кто. Единственной разницей между ними был характер сестер. Одна синичка по имени Тата была очень активной, а вот ее сестричка Агата наоборот — ленивой. Только заря на траву упадет, Тата сразу летит собирать утреннюю росу. А другая, та, что Агата, будет спать до самого обеда и ждать, пока сестра не принесет ей водицы.
Сколько раз просила Тата Агату помочь ей, но та ни в какую. Любила она нежиться в своем гнезде, а трудиться совсем ей не хотелось. В обед Тата летит собрать еды, а Агата ждет сестру с охоты. Хоть в животе уже урчит, что нет сил. Возвращается Тата и удивляется, как же можно быть такой ленивой.
Одним солнечным днем проснулась Агата, как обычно, ближе к обеду. Открыла глаза, а Таты нигде нет. Разозлилась она, куда это сестра ее пропала и чего до сих пор еды еще не принесла. А пить то как хочется — подумала птичка. Но с места не сдвинулась. Даже наоборот решила, что никуда с гнезда не уйдет назло всем.
Стало смеркаться. Животик синички стал так громко урчать, что в лесу все гадали, откуда звуки такие жуткие раздаются. Но она все равно осталась в гнездышке и уснула.
Соловьиный концерт
В этот раз синичка Агата проснулась очень рано, с первыми лучами солнца. Ее сестрички по-прежнему не было в гнезде, тогда Агата решила полететь ее искать.
Вылетев из гнезда, другие птицы начали с ней здороваться:
— Доброе утро, Тата, ты, как обычно, рано!
— А я не Тата, я Агата! — отвечала она всем.
Птицы удивились. Никогда они раньше не слышали о такой Агате. Никогда не видели. Подумали, может это Тата хочет всех разыграть.
Агата прилетела к речке и с жадностью начала пить водичку. Пришлось ей самой в этот раз и еду себе искать. Вдруг к ней прилетела сойка и давай говорить:
— Тата, полетели, соловьи на дубе устроили целый концерт. Так красиво поют. Скорее, а то все пропустишь.
В этот раз Агата решила не говорить, что она не Тата. Она отправилась вместе с сойкой на этот концерт.
— Как же тут весело! Как красиво поют соловьи! — задумалась синичка. Ах, почему же я раньше не приходила сюда. Конечно, концерты дают соловьи очень рано, а я в это время сплю. Все самое интересное пропускаю из-за своей лени!
Соловьи спели последнюю песню, поклонились и улетели с веточки. Синичка уж подумала, что концерт закончен. Она стала переживать, куда же пропала ее любимая сестричка. Загрустила она. Как вдруг на веточку, где пели песни соловьи, прилетела Тата — сестричка синички и начала петь песенку:
Когда наступает день,
И солнце по травушке пляшет,
Забудь ты скорее про лень,
И будет твой мир разукрашен.
Скорее глаза открывай,
Радость и счастье впускай.
Расплакалась Агата. То ли от песни красивой, то ли от того, что сестру свою видеть рада. Поняла она, как много вещей она не знала, пока в гнезде своем сидела вместе с ленью. Хорошо проучила ее сестричка. Показала она, как мир прекрасен, когда тебе не лень на него смотреть.
СИНИЧКА- БАБУШКИНА ГОСТЬЯ- сказка детям.
СКАЗКА ИЗ МОЕЙ ДЕТСКОЙ КНИЖКИ «КАК ЖИТЕЛИ ЛЕСА К ЗИМЕ ГОТОВИЛИСЬ»
СЛУШАТЬ И СМОТРЕТЬ ВИДЕО_СКАЗКУ ВНИЗУ!
БЛАГОДАРЮ ДМИТРИЯ ШЛАПАК ЗА ПРЕКРАСНУЮ РАБОТУ!
http://parnasse.ru/teatr-na-parnase/proizvedenija-avtorov-parnasa/proza-v-teatre/sinichka-babushkina-gostja-lyubov-bondarenko.html
Зимним долгим вечером — делать в доме нечего.
Рано темнеет — зима на дворе. Снег дорожки заметает, вьюга песенки поет. Засыпало все кругом снегом, белым-бело вокруг. Каждый в доме коротал это время как мог. Бабушка уже всем внучатам
своим связала не одну пару теплых носочков.
Красоты они необыкновенной, и красненькие, и желтенькие, и голубенькие. Да все такие тепленькие и мягонькие, потому что бабушка вязала их с большим удовольствием зимними вечерами.
Дедушка усаживался на диван и смотрел телевизор, а бабушка сидела рядышком и вязала.
Кошечка и котята любили играть с клубочками ниток, из которых бабушка и вязала носочки своим внучатам.
Иногда кошечка и ее котенок так запутывались в нитках этих клубочков, что бабушка сердилась на них и с трудом разматывала свою пряжу.
Тогда котята чувствовали себя виноватыми и чтоб угодить бабушке, находили уютный уголок в доме, сворачивались в клубочек и мурлыкали песенки, им одним понятным.
В доме было так уютно и тепло. Пахло очень вкусно пирогами и теплым молочком. Это бабушка приготовила для всех угощение.
А на улице по-прежнему сыпал снег, там за окном было холодно и не уютно. Вдруг в окошко кто-то постучал. Тук-тук, тук-тук. Тишина, и снова — тук-тук.
Кошечка быстро вскочила на подоконник окна посмотреть, кто же там? Кто их беспокоит зимним вечером?
Но на улице было так темно, сыпал снег и никого не
было видно.
Кошечка позвала на помощь бабушку.
Бабушка согласилась посмотреть — кто же там стучится? В оконное стекло, разукрашенным морозом, стучала клювиком синичка.
— Пустите меня в дом, прошу вас. Засыпан мой домик снегом, нигде не найти мне зерна. Со мной поделитесь обедом, зима холодна, озорна! А утром, чуть солнце взойдет я песенку вам запою. И станет в вашем доме тепло, уютно и весело.
Ответила бабушка, конечно же, пожалев синичку.
— Что же, милости просим. Мы гостям всегда очень рады. Всегда рады помочь людям в беде, а бедным птичкам, которые с таким трудом переносят зиму и тем более.
Залетела синичка, крылышки свои просушила.
Стала такая красивая, пушистенькая, просто глаз не оторвать.
Принесли ей крошки хлеба и маленькие кусочки сала.
Синичка с огромным удовольствием принялась за еду.
Давно она не ела так вкусно, ведь под снегом зимой еду очень трудно отыскать.
Поела она и говорит: — Благодарю вас, люди добрые. И я вам добротой своей отплачу. Петь буду для вас утром, когда солнышко всходит, и вечером, когда оно отправляется спать. Обещаю, что вам непременно понравится моё пение, потому что я буду очень стараться.
— Благодарим тебя, добрая синичка-красавица, будем очень рады твоим песенкам,- сказала бабушка.
И стало в их доме тепло, уютно и весело. Синичка выводила свои великолепные трели, даже соседи приходили слушать. Так им стало весело. Даже кошечка полюбила синичку за ее песенку, они стали дружить и порой вместе петь свои песенки для бабушки и дедушки. И зима всем казалась уже не такой суровой и холодной и вечера совсем перестали быть скучными.
А дедушка сделал для птиц кормушки, бабушка в них положила кусочки сала, насыпала семечек и хлебных крошек. Подвесили они кормушки во дворе дома на деревья и стали прилетать кормиться к ним много разных птичек. Так дедушка и бабушка спасли синичку от голода зимой и помогли другим птицам пережить трудное время.
Регистрационный номер №0165305
от 21 октября 2013
Русская сказка
Утром рано, на заре, до птиц, пробудилась княгиня Наталья. Не прибираясь,- только накинула белый опашень,- отомкнула дверь из светлицы и вышла на мокрое от росы крыльцо.
Ничего не жалел для Натальи, для милой своей хоти, князь Чурил: выстроил терем посреди городища, на бугре между старых кленов; поставил на витых столбах высокое крыльцо, где сидеть было не скучно, украсил его золотой маковкой, чтобы издалека горела она, как звезда, над княгининой светлицей.
В тереме зачала Наталья и родила хозяину сына Заря-слава. Было ему ныне три зимы и три лунных месяца. Любил князь жену и сына и шумного слова им не сказал во всю бытность.
Городище стояло на речном берегу, обнесенное тыном, рвом и раскатами. Внутри, дым к дыму — срублены высокие избы. И выше всех — восьмишатровый красный княгинин терем. Бывало, плывут по реке в дубах торговые люди, или так — молодцы пограбить, завалятся у гребцов колпаки, глядят: город не город — диво,- пестро и красно, и терем, и шатры, и башни отражаются в зеленой воде днепровской,- и начнут пригребаться поближе, покуда не выйдет на раскат князь Чурил, погрозит кулаком. Ему кричат:
— Ты, рвана шкура, слезай с раската, давай биться! И пошлют смеха ради стрелу или две.
Далеко шла слава про князя: сорок воинов стоит у его стремени; одни — сивые, в рубцах, вислоусые руссы, северные наемники, побывавшие не раз и под Цареградом; другие — свои, поднепровские, молодец к молодцу, охотники и зверобои. Богат, хорошо нагорожен город его Крутояр.
Ныне князь отъехал по зверя. В городище бабы остались с ребятами да старики. Шуму нет, тихо. Княгиня Наталья прислонилась непокрытой головой к столбу, сидит и слушает. Внизу журавель заскрипел — сонная девка тянет из колодца воду; собрались воробьи на огороде, зачирикали — собираются по ягоду; идет поперек улицы собака с мочалой на шее, стала и давай зевать; птицы и птички пробуждаются, не смеют еще петь до солнца, голоса пробуют, голос подают; заиграл рожок у северных ворот, замычали коровы, потянуло дымком. И заря за речкой обозначилась сквозь речные туманы бледными, алыми, водянистыми полосами. Сильная сегодня роса! А уж кукушка из лесу — ку-ку.
Княгине охоты нет пошевельнуться, точно сон оковал ее. Поднялась рано, сама не знает зачем, и все ей грустно — и глядеть и слушать. Так бы вот и заплакала. А с чего? Князя ли заждалась? Третий день по лесам скачет. Сына ли жалко — уж очень беленький мальчик. Мило ей все и жалко.
Княгиня в углу крыльца нагнула каменный рукомойник, омыла лицо, взглянула еще раз на кровли и башенки Крутояра, на реку, проступающую синей-синей водой из-под тумана, и вошла назад в сонную, теплую светелку.
В колыбели спал княжич, выпростал руки поверх одеяла, дышал ровно, хорошо, так весь и заливался румянцем.
Княгиня присела на лавку, опустила голову на колыбель, и слезы полились у нее. Плачет и сама шепчет:
— Вот уж с большого-то ума.
И такою жалостью залюбила сына, что душа ее поднялась, окутала колыбель, прильнула к спящему, а тело оцепенело. На молодую княгиню напал глубокий, непробудный сон.
И не услышала она, как вдруг начали кричать птицы, садясь на крышу: «Проснись, проснись», как завыли, заскулили собаки по всему городищу, захлопали ставни, побежал куда-то народ, как у всех четырех ворот забили в медные доски, и пошла тревога: «На стены, на стены!»
Большое тусклое красное солнце поднялось в клубах тумана, и народ со стен, дети, старики,- увидали великую силу людей, малых ростом, с рыжими космами, в шкурах: Чудь белоглазую. Пробиралась Чудь от дерева к дереву, окружала городище, махала дубинками и с того берега плыла через реку, как собаки.
— На стены, на стены! — звали старики, тащили на раскаты бревна, камни, в колодах горячую воду.
— Чудь идет, Чудь идет! — выли бабы, мечась, хороня ребят в клети, в погреба, зарывали в солому.
А Чудь уже лезла через тын, карабкалась на раскаты, визжала. В замковую башню-детинец кидала стрелы, камни, паклю горящую. И задымился угол у башни, и закричали:
— Огонь! Лихо нам!
Били с раскатов Чудь, долбили по башкам, порошили песком в глаза, обливали варом, пыряли шестами. А те только орали шибче. Лезли, падали, опять лезли, как черви. Да и где было справиться с белоглазыми одним старикам да малолеткам. Одолел враг, добрался до раскатов. Покидали защитников, и разбежалась Чудь по городу, и начался другой клич — бабий и детский.
Потоптали в ту пору, побили много народа, остальных погнали за стены на луг. Рвали на бабах рубахи. Было горе.
С четырех концов пылал Крутояр, брошенный на поток. Из огня тащили одежду, птиц, поросят, малых детей. Ярилась Чудь. Многие сами погорели, волоса попалили. И добрались до княжьего терема.
Но высок был тын кругом, и ворота крепки. Ударили в них бревном — не поддались. И головни, искры, солому так и крутило, обдавало жарким дымом. И занялся терем, задымил.
Тогда с долгим стоном пробудилась княгиня Наталья, повела очами, дико ей стало, кинулась к окну — дым в лицо пахнул, глаза выел. Схватила княжича, прикрыла его платком: «Заряслав, сын милый, спи, спи, батюшка»,- и выбежала на крыльцо и обмерла.
Внизу трещало, било пламя, дымили крыльца, занимался огонь под крышей. А кругом все маковки, крыши, избы, шатры — в огне. Дым бьет высоко и стелется над Днепром. И еще видит княгиня — над тыном поднялись плоские рыла, кажут на нее, скалятся.
И было ей тошно от смертного часа.
Заряслав забился на руках, заплакал, рвет с лица покрывало. В спину дунуло жаром. И у княгини захватило дух, стало горячо на душе. Подняла она сына, положила руки его на одно плечо свое, на другое ноги, вдохнула в последний раз запах милый и человеческий и кинулась с высокого терема. И убилась! И мертвыми руками все еще держала Заряслава, не дала ему коснуться земли. Наскочили чудинцы, вырвали княжича, понесли на луг, пялили зенки на мальчика, кукиши совали ему, а не тронули, чтобы живым отнести к жрецу своему в Чудь, на озеро.
Легкою бабочкою вылетела душа княгини Натальи из разбитого тела. И раскрытые ее глаза, еще подернутые мукой, озираясь, видели голубой свет, переливающийся, живой и животворящий. Радостней, радостней, выше становилось душе. Чаще, зорче глядели глаза. И вот слышимы стали звуки, звоны, шумы, звенения, глухие раскаты, грохоты. Трепетал весь свет в бездне бездн. Роились в нем водянистые пузыри, отсвечивали радужно и, звуча и звеня, сливались в вихри, бродили столпами.
И вот уже трепещет душа. Нестерпимо глазам от сияния, от радостного ужаса: покрывая все звуки, весь свет, по всей широте шумит весенним громом голос: «Да будет жизнь во имя мое».
Так мчится к господу светлая душа княгини Натальи. Но чем ближе ей, слаще, радостней — тем пронзительней боль, как жало невынутое. Зачем боль? О чем память? И глубже входит жало, и тяжелеет душа, глохнет, слепнет, и глаза снова подергиваются смертной любовной пеленой. На землю опускается душа княгини, на пепелище. Как жернов — любовь. Где Заряслав? Где сын милый?
Белоглазая Чудь возвращалась на свое озеро без троп и следов,- скорее бы только ноги унести. Волокли добычу. Гнали полонянок с детьми. Княжича тащили в плетеном пещуре. Шли день, и ночь, и еще день, и настала вторая ночь — темная. Погони теперь не страшно, и Чудь полегла во мху, запалила костры от диких собак, что, учуяв поживу, подвывали по зарослям.
Колдун, старикашка гнусный, залез в горелый пень, бормотал заклятья. Кишмя здесь кишела нежить и нечисть, хоронилась за стволы, кидалась в траву, попискивала, поерзывала. То чиркнет глазом, то лапой тронет, а то уйдет колом в землю, а вынырнет в омуте, посреди болота, состроит пакость и начнет хмыкать, хихикать.
Не любила Чудь смеха и шуток таких. Молчали, мясо вяленое ели, остерегались. Полонянки давно уж плакать перестали, вволю приняли горя. Один Заряслав спал спокойно в пещуре: тепло укрыла его княгиня Наталья сладким сном.
Укрыла и сама донеслась клочком тумана по лесу над мхами и омутами, сквозь тяжелые от влаги деревья. Вверху за сучьями вызвездило, скоро и заря. Из-под вывороченной коряги высунул нечесаную морду леший и спрятался; на бугорке у норы лиса с лисятами увидала летящее облако, сморщила нос и зевнула, завиляла хвостом.
А вот и стреноженные кони фыркают, щиплют траву. Вповалку, завернутые с головой в попоны, спят воины. Князь Чурил лежит, опершись локтем о седло; суровые глаза его открыты, думает; проснулся перед зарей, отер усы от росы и задумался о славе своей, о былых сечах, о том, что нет ни у кого ни города такого, ни жены такой, ни сына. От этих дум заворочался Чурил: «Все ли ладно дома?»
И видит — стелется у ног облачко. «Сыро,- думает,- кольчуга проржавеет»,- и потянул на себя попону. А сон летит с глаз: «От двора далеко отъехали, как бы не было чего злого?» Мочи нет. Поднялся Чурил, подтянул ремень на животе:
— Эй, ребята, заспались, заря скоро!
Зачесались воины, поскидали попоны, разбрелись за конями. Оседлали. Тронулись.
Чурил едет впереди шагом. Совестно перед ребятами: заладились охотиться недели на две, а сейчас глаза бы не глядели на зверя. Сесть бы в княгининой светелке, Заря-слава на руки взять… Милее жизни жена, милая Наталья.
Воины ворчат: едет князь дуром, сучья дерут лицо, лунь-птица из-под коня шарахнулась, запуталась в кустах, застучала клювом:
«Эй, князь, спишь, что ли?»
Плывет, стелется облаком перед Чурилой княгиня Наталья, манит, мается. Рвут кусты легкое тело. Нет, не слышит князь, не чувствует. Усы закрутил. Осадил коня, оперся рукой о круп, говорит дружинникам, чтобы шли в заезд на тура, что давеча навалил густо валежнику у озера.
И княгиня отлетела от Чурила, понеслась по лесу, окинула взором чащобы, видит — лежит олень рогатый, морду опустил в мох, дремлет. И вошла в него, в сонного, похитила его тело, подняла на легкие ноги и оленем помчалась навстречу охотникам.
— Стой,- говорит Чурил,- большой зверь идет.- Подался с конем в кусты, отыскал в колчане стрелу поострее, вложил в самострел и, упершись в стремена, натянул тетиву.
С шумом раздвигая кусты, выскочил олень. Стал, дрожа дрожью. Крупный самец! Рога как ветви. Эх, жаль, темно,- не промахнуться бы. И князь чувствует — глядит на него олень в ужасе, в тоске смертной.
И только начал поднимать самострел — шарахнулся олень, побежал нешибким бегом, не мечась, только голову иногда обернет к погоне. Умный зверь.
И сорок рогов затрубило по лесу. Го-го-го,- отозвалось далеко. Затрещал от топота валежник. Закричали сонные птицы. Воронье поднялось, закаркало. Стало светать.
Скакали долго. Кони вспенились. Княгиня Наталья видит — близко, близко, вон там, за оврагом, залегла Чудь, может, уж и снялась со стана, заслышав рога. Не погубили бы Заряслава. Поспеть бы. И повернула к оврагу. И заметалась: впереди, пересекая путь, выскочили всадники, окружили, машут копьями. Чурил поднял самострел, приложил к ложу худое, свирепое, любимое лицо.
«Остановись, остановись!» — так бы и крикнула Наталья. И резкий, звериный вопль сам вылетел из груди. Запела стрела и впилась под лопатку у сердца. Олень осел на колени. Засмеялся князь. Вынул нож, лезет с седла, чтобы пороть зверя. Идет по мху. Споткнулся. Княгиня глядит на мужа глазами, полными слез. Чурил взял ее за рога, пригнул голову.
И чуда не было еще такого за всю бытность: олень, пронзенный стрелой, до самых перьев ушедшей в сердце, поднялся, разбросал рогами охотников, побежал, шатаясь, шибче, шибче, спустился в овраг, скачками поднялся на ту сторону, стал и глядит опять. Смотрит.
Усмехнулись в усы старые воины.
— Легка твоя стрела, князь, уйдет зверь. Лихая досада! И опять поскакала охота.
Олень тяжелым уже скоком выбежал на поляну. Повсюду дымятся костры, раскиданы кости, тряпье. И за красные сосновые стволы хоронятся какие-то людишки, удирают.
— Чудь, Чудь! — закричали воины.
Здесь олень зашатался, опустил рога в мох и рухнул; Черная кровь хлынула из морды. И вылетела душа княгини, замученная второй смертью.
Чурил глядит на зверя. Дико ему на душе. Подскакал старый воин.
— Князь, князь,- говорит,- не твоей ли княгини эта кика? — и поднял копьем с земли рогатую, шитую золотом кику, что сняли чудинцы с волос Натальи.
Зашатался князь в седле. Кровь кинулась в голову, помутила ум. Сорвал рог с плеча, затрубил, швырнул его далече и сам впереди, а за ним сорок дружинников кинулись в угон за обидчиками. Порубили отсталых и настигли всю бегущую кучей Чудь, окружившую полонянок и добычу.
Много Чуди желтоволосой. Большая будет битва. Стали воины ругаться с врагами, кричат:
— Выходи, белые глаза! Подтягивай портки!.. Молись своему паршивому богу!..
Ихний колдун, став на камень, поднял на руках Заря-слава, погрозился, что живым не отдаст, если княжьи начнут драку. Тогда Чурил прыгнул с коня и, прикрываясь локтем кольчужным от стрел, пошел биться. Наскочила на него Чудь. Завизжала Чудь. На выручку кинулись дружинники, пешие и конные. Запели стрелы. Начались крики. Лязгало железо. Хватались грудь о грудь. Была великая сеча.
С ножом, поворачиваясь, стряхивая наседающих, весь испоротый, исколотый, лез князь, как тур, добирался до колдуна.
Три раза отбрасывали Чурилу. Колдун, выставив бороду, бормотал, плевался, запакостился от страха. Все же князь достал его рукой и умертвил на месте. И стоял идолом каменным над сыном. Выдергивал из себя стрелы. Убивал каждого, кто совался.
До полудня шла битва. Десять дружинников легло в ней смертью, а врагов не считали, и Чудь побежала, но немногие ушли через болота.
Дружинники стали кликать, собирать полонянок. Стали узнавать, кто жену, кто сына. Качали головами, хмурились. И вернулись все — воины, женщины, дети — гурьбой на поле сечи, где бродили кони, торчали стрелы, шлемы валялись, люди убитые.
Князь Чурил лежал мертвым, с лицом суровым и спокойным, в руке зажат меч. Около него был мальчик, Заряслав. Над ним летала малая птица. Кружилась, попискивала, садилась на ветвь, трясла перьями, разевала клюв.
Княжич, глядя на птицу, улыбался, ручкой норовил ее схватить. На ресницах Заряслава, на щеках его горели, как роса, слезы большими каплями.
Старейший из воинов взял княжича на руки и понес. Павших положили на коней, тронулись в обратный путь к Днепру, на пепелище. Впереди несли Заряслава, и птица, синяя птица, увязалась вслед. Ее не отпугивали — пусть тешится молодой князь. Шли долго.
У пепелища погребли усопших и замученных. Над водою, на высоком бугре, в дубовой, крытой шатром, домовине легли рядом князь Чурил с княгиней Натальей. Далеко под ногами их расстилался ясный синий Днепр, широко раскинулись луга, лесистое, озерное понизовье.
Близ могил стали строить новое городище, где быть князем Заряславу. Зазывали на подмогу вольных людей да пропивших животишки варягов. Осенью бегали за золотом к хазарам в степи.
Заряславу разбили лучший шатер, покуда к заморозкам дому не срубят. Мальчик глядел, как строили город, как пищу варили, как вечером большие люди садились над рекою, пели песни.
Женщины жалели мальчика, дружинники говорили: славный будет воин. Да что в том? Чужой лаской горечи не избудешь.
И одною утехою была Заряславу синяя синица. Совсем ручная. Ест ли мальчик, она — скок и клюнет из чашки. Играет ли, бродит ли по лугу — птица порхает около, на плечо сядет или падет перед Заряславом в траву, распушит крылья и глядит, глядит черными глазами в глаза. А то и надоест,- отмахнется от нее: ну что пристала?
И не знает Заряслав, что в малой, робкой птице, в горячем сердце птичьем — душа княгини Натальи, родной матушки.
Прошла зима, снова зазеленели бугры и пущи, разлился Днепр, поплыли по нему, надувая паруса, корабли с заморскими гостями. Затрубили рога в лесах. Зашумели грозы.
Заряслав рос, крепкий становился мальчик. Играл уже отцовским мечом и приставал к дружинникам, чтобы рассказали про битву, про охоты, про славу князя.
А когда женщины гладили его по светлой голове, жалея, что растет без матушки,- отталкивал руку.
— Уйди,- говорил,- уйди, а то побью, я сам мужик.
Однажды он побился с товарищами и сидел на крыльце сердитый, измазанный. Подлетела синица, покружилась и, чтобы заметил ее мальчик, вдруг прилегла к его груди, прижалась к тельцу.
— Ну вот, нашла время!
Взял Заряслав птицу и держал в кулаке и думал, как бы ему подраться еще с обидчиками, а когда разжал пальцы — в руке лежала птичка мертвая, задушенная.
Богатырская будет сила у молодого князя.
Так и в третий раз умерла княгиня Наталья светлой и легкой смертью.
Все было исполнено на земле.
Сказка о птичке-синичке
Олег Паршиков
«Сказка о птичке-синичке»
Жила-была на свете птичка-синичка. Летела она как-то по своим птичьим делам и, пролетая небольшой северный городок (Ноябрьск), решила передохнуть. Залетела в лесок рядом с городком и уселась на ветку дерева. Почистив перышки и немного отдышавшись, Синичка огляделась по сторонам. Была весна, снег почти растаял, солнышко в высоком небе ярко светило и согревало все вокруг. Вся природа просыпалась после долгого зимнего сна. И тут дерево, на котором сидела птичка-синичка, тяжело вздохнуло.
— Здравствуй, птичка – синичка, – сказало оно.
— Здравствуй, дерево. Отчего ты так тяжко вздыхаешь? Весна ведь, радоваться надо.
— Да, весна, радость… Но ты только посмотри вокруг: снег растаял и стало видно, какой неприглядный вокруг лес.
Присмотрелась птичка-синичка повнимательнее и ахнула: тут и там вместо сугробов, растаявших под солнцем, высились горы мусора. Местами валялись бутылки, консервные банки, пакеты и куча других отходов человеческой деятельности. А кое-где валялись обломки досок и другой строительный мусор.
— Что же это такое? – воскликнула птичка-синичка. – Неужели люди так разлюбили природу, что не дают ей дышать и загрязняют ее?
— Да,- еще раз вздохнуло дерево.- Люди перестали уважать и природу и себя.
— Неужели все стали злыми и жестокими по отношению к лесу? – спросила синичка.
— Нет, пока еще не все,- ответило дерево. – Некоторые, даже отдыхая, заботятся о лесе. Делают из досок и бревен столы и стулья, аккуратно выбирают место для костра и не оставляют после себя мусор. Но есть и такие, что все это ломают и мусорят, где попало. И это не только в этой части леса, но и вокруг всего городка.
Решила птичка-синичка проверить так ли это, и, облетев вокруг городка, ужаснулась. Действительно, все лесочки вокруг были забросаны всевозможным мусором. В местах особо близко расположенных к городку хорошие люди хоть и пытались наводить чистоту, но весь мусор собрать не получалось.
Тогда позвала птичка-синичка своих друзей и знакомых: воробьев, ворон, дятлов, сов и прочих птиц. Попросила их о помощи позвать зверей: волков, лис, медведей, зайцев, барсуков, белок и всех тех, кто живет в этих лесах.
Когда звери собрались, птичка-синичка предложила им навести чистоту в лесу. Долго звери и птицы приводили лес в порядок, но всё – таки им это удалось. И лес засиял своей первозданной красотой!
Мораль сей сказки такова: если звери понимают что необходимо поддерживать порядок в окружающей среде, то пора уже и людям задуматься над этим. Надо уважать и соблюдать правила поведения в окружающей среде. Просто необходимо помогать природе, а не разрушать и без того такой хрупкий баланс.